Было 2:30 ночи. В холодильнике — только свет, два литра пива в организме уже не радовали, а суббота на горизонте казалась весомым аргументом в пользу ещё одного литра, желательно нефильтрованного. Решение было принято быстро и молча. Я натянул куртку, засунул ноги в кроссовки, проверил, выключена ли плита — привычка, оставшаяся с девяностых — и вышел на улицу.
У круглосуточного магазина, аккуратно воткнутого между двумя панельками, меня встретил пацан. Лет десять-двенадцать. Худой, в балоневой куртке, с пумпоном на шапке. Такой типаж обычно сливается с пейзажем в дневное время суток, но сейчас — пол третьего ночи — он выбивался из общей картины как соль из сахарницы.
Я подошёл.
— Приятель, ты чего тут? Ночь ведь. Где родители?
Он замялся, опустил глаза и пробормотал что-то нечленораздельное. Я присел на корточки.
— Серьёзно, дружище. Где твои? Мамка, папка? Кто тебя сюда выслал?
— К маме дядя Миша пришёл... Они пили. И целовались... Сказали — погуляй.
В этот момент у меня внутри что-то щёлкнуло. Не хруст, нет. Такой металлический «тинг» — как от пружины в дешёвом кресле. Я даже не сразу понял, что произошло. Потом — понял. И мне захотелось кого-нибудь ударить. Но рядом был только этот мальчик.
К счастью, пару часов назад я разговаривал с приятелем из ППС. Он был на смене. Позвонил. Объяснил. Перестраховался — начитался в интернете историй про то, как добрых людей обвиняли в недобрых намерениях. Лучше пусть разберутся в форме.
Обещали подъехать минут за двадцать. Пока ждали, я сел на бордюр, мальчик стоял рядом, поникший, как подорожник после дождя. Однажды он зевнул так долго, что у меня самому челюсть свело. Потом приехали — «семёрка», трое. Вышли, поговорили с пацаном, пошли к нему домой.
Ключ был у него. Поднялись. Этаж шестой. Домофон пищал, лифт застревал, как и положено в таких местах. Постояли у двери. Один звонок, второй, третий. За дверью — сначала тишина, потом хрип:
— Хто б***?
— Полиция. Открывайте.
— Я никого не звала.
— Всё равно откройте.
Дверь открыла женщина, которую я, если честно, не ждал увидеть даже в кошмарах. Волосы цвета «забытое окрашивание», взгляд — пустой, как зимний киоск «Союзпечати», халат на голое тело, в воздухе — перегар, которому бы позавидовал завод по производству растворителя.
В квартире — стандарт. Совковый ремонт, диван с бахромой, обои, обиженные временем. На диване — мужик, по всей видимости, тот самый дядя Миша. Храпит так, будто вслух пережёвывает кирпич. Женщина, чуть протрезвев, вспомнила о ребёнке и пробормотала что-то про то, что он сам лёг спать. Конечно, сам. Как же иначе?
Мальчик всё это время стоял за моей спиной. Тихо. Не дышал почти. Похож был на котёнка, которого выкинули из окна и он всё ещё не понял, выжил ли.
Я посмотрел на него. Потом на своего знакомого.
— Можно он у вас переночует?
— Ты с ума сошёл? — был ответ.
И тогда я присел, глядя пацану в глаза:
— Ко мне пойдёшь? Спать, поешь. Утром — в участок. Там разберутся.
Он молчал.
— Не хочешь — останешься. Только скажи. Или кивни.
Он кивнул.
Сама «мать» пробубнила, что придёт утром. Особенно после того, как ей вежливо объяснили, что иначе она может и не прийти — если её оформят как положено. Глаза у неё стали рыбыми, и она затихла.
Мы ушли. По дороге мальчик уснул у меня на плече.
Дома я разогрел картошку с курицей. Он съел половину сковороды, выпил два стакана молока. Потом лёг на диван. В ногах у него — мой рыжий кот, которому, судя по морде, это понравилось не больше, чем мне нравятся очереди в поликлинике. Я постелил себе на полу. Не привыкать. В армии и не так спал.
Засыпал и думал: а ведь мог пройти мимо. Мог сказать — «не моё дело». Мог подумать, что кто-то другой разберётся. Только, как показывает практика, никто другой никогда не разбирается. Всегда ты. И если ты не разберёшься — не разберётся никто.
Так у меня появился неожиданный ночной гость. Завтра встанем пораньше. Сходим в участок. А дальше — как решат люди в погонах и с правом подписи. Я же просто хотел пива.
Вот так.
Свежие комментарии